вівторок, 7 грудня 2010 р.

Ван Вэй. Тайны живописи

Средь путей живописца тушь простая выше всего. Он раскроет
природу природы, он закончит деяние творца.
     Порой  на  картине  всего  лишь  в  фут  пейзаж он напишет
сотнями тысяч верст. Восток, и запад, и север, и юг лежат перед
взором  во  всей  красе.  Весна или лето, осень, зима рождаются
прямо под кистью.
     Когда  приступаешь  ты  к  водным  просторам, бойся класть
плавучие горы. Когда расположишь  ты  ветви  дорог,  свитых  не
делай, сплошных путей.
     Хозяину-пику  лучше  всего  быть высоко торчащим; гости же
горы нужно, чтоб мчались к нему.
     Там,  где  сгиб  и  обхват,  поместим, пожалуй, монашеский
скит; у дороги, у вод мы поставим простое жилье.
     Селу или ферме придай ряд деревьев, составив их в рощу: их
ветки охватывать тело  картины  должны.  Горе  иль  обрыву  дай
водную  ленту:  пусть  брызжет  и  мчится...  Однако  потоку не
следует течь как попало.
     У рта переправы должно быть лишь тихо и пусто; идущие люди
пусть будут редки, в одиночку.
     Дав мосту-понтону на лодках плыть, все ж хорошо вздеть его
выше. Поставив рыбачий челн человека, снизить  его,  скажу,  не
помешает.
     Средь  скал  нависших  и  опасных  круч  хорошо б приютить
странное дерево. В местах, где высится стеною кряж,  невозможно
никак дорогу прокладывать.
     Далекий  холм  сольется с ликом туч, а горизонт небес свой
свет с водой соединит.
     В  том  месте  гор,  где  их замок иль крюк, проток скорей
всего оттуда выводи. Когда ж  дорога  подошла  к  утесу,  здесь
можно дать навесной мост.
     Когда на ровном месте высятся хоромы и террасы, то надо бы
как раз, чтоб ряд высоких ив стал против человеческих жилищ;  а
в  знаменитых  горных  храмах  и  молельнях достойно очень дать
причудливую ель, что льнет к домам иль башням.
     Картина  дали дымкою накрыта, утес глубокий -- в туче, как
в замке. Флажок на виннице пусть высоко висит среди  дороги,  а
парус странника недурно опустить в начале вод.
     Далекие  горы  нужно  снижать  и  раскладывать; близким же
рощам надо скорее дать вынырнуть резко...
     Когда  рука  пришла  к  кистям  и  туши,  бывает,  что она
блуждает и играет в забытьи... А годы,  луны  вдаль  идут  и  в
вечность,   -   и   кисть   пойдет   искать   неуловимых  тайн.
Таинственно-прекрасное прозреть -- не в многословии секрет;  но
тот, учиться кто умеет, пусть все ж идет за правилом-законом.
     Верх  башни  храмовой  пусть  будет  у  небес:  не следует
показывать строений. Как будто есть, как будто  нет;  то  вверх
идет, то вниз бежит...
     Холмы  заросшие,  бугры  земли лишь частью приоткроют верх
жилища: травою крытый  дом  и  тростниковый  павильон  тихонько
выдвигают жердь и шест.
     Гора  поделена  на  восемь  граней,  а камень виден с трех
сторон.
     Когда  рисуешь беззаботность туч, то не давай клубиться им
грибом узорным чжи.
     Фигуры  пусть  не  больше дюйма с небольшим, а сосны сун и
туи бо пусть выйдут фута на два ввысь.
     Когда  рисуешь ты в пейзаже горы-воды, то мысль твоя лежит
за кистью впереди... Гора в сажень, деревья ж в фут,  дюйм  для
коней и доли для людей.
     Далекие  фигуры  все без ртов, далекие деревья без ветвей.
Далекие вершины  без  камней:  они,  как  брови,  тонки-неясны.
Далекие теченья без волны: они -- в высотах, с тучами равны.
     Такое в этом откровенье!
     Талия  горная тучей закрыта; стены скалы прикрыты потоком;
башня-терраса прикрыты  деревьями;  путь  же  проезжий  застлан
людьми.
     На  камень  смотрят с трех сторон, в дорогу смотрят с двух
концов; гляди в деревья по верхам, смотри в воде ступню ветров.
     Вот таковы законы!
     Когда    изображаешь    горы-воды,    рисуй   холмы   хоть
ровным-ровные,   но   с   острою   вершиной;   рисуй    вершины
острым-острые,  но  в  связной  цепи;  рисуй скалу с отверстием
пещеры и стену острую отвеса; рисуй повисшие в пустотах глыбы и
круглые, как шар, холмы.
     Река  --  дорога вдаль, прошедшая везде; когда же две горы
сожмут дорогу, то называй ущельем это. А если две  горы  сожмут
реку, потоком это именуем.
     То,  что  похоже на гряду, но выше, называй хребтом; а то,
что ровно тянется, куда бы ни  хватал  твой  взор,  то  именуем
нагорьем.
     И  если  кое-как  на это обратить вниманье, то вот и общее
подобие пейзажа!
     Кто  смотрит на картину, тот стремится видеть прежде всего
дух. Затем уж различает он, где чисто, где мазки.
     Реши,  что гость и что хозяин: кто примет и с поклоном кто
придет. Расположи в величественный ряд толпу вершин; коль много
их -- то хаос, беспорядок; коль мало -- вяло, простовато.
     Не  надо их ни много и ни мало... Лишь различи, что дальше
и что ближе.
     Далекие горы не могут с ближайшими слиться горами. Далекие
воды не могут с ближайшею слиться водой.
     Где  в  талии  горы  прикрыт обхват, поставь туда строения
храмовые; где берега реки  --  обрыв,  а  дальше  --  насыпь  и
плотина, клади, пожалуй, маленький мосток.
     Где  нет  дороги, там пусть рощи и леса; где берег прерван
-- древний переезд; где воды прерваны -- в тумане  дерева;  где
воды разлились -- помчались паруса; а в тайнике лесов -- жилище
человека.
     Перед  обрывом -- древние деревья: их корни рваные свились
узлом лиан; перед потоком -- каменные глыбы: узор  причудливый,
следы воды на нем.
     Когда  рисуются деревья чащ лесных, далекие редки и ровны,
а близкие часты и высоки. Коль есть на  них  листва,  то  ветвь
нежна,  мягка;  коль листьев нет, - упруга и сильна. Кора сосны
-- что чешуя; у туи ж белой взмотан ею  ствол.  Коль  на  земле
растет, то корень длинный, ствол прямой; на камне ж -- скрючена
в кулак и одинока.
     В   деревьях   древних   множество   частей:   мертвы  они
наполовину; в холодной роще  спряталась  пичужка;  ей  холодно,
уныло-сиротливо.
     Коль  идет  дождь  --  не  различишь ни неба, ни земли; не
знаешь, где здесь запад и восток. Коль нет дождя, но  ветер  --
только знай гляди за ветвями дерев. Коль ветра нет, но дождь --
верхи дерев под тяжестью согнулись. Прохожий  встал  под  зонт,
рыбак надел рогожу...
     Приходит  дождь  --  подобрались  и  тучи; а небо -- синяя
лазурь...
     Когда ж слегка туман и сеется тихонько мгла -- гора усилит
яшмовую сочность и солнце близится к косым отсветам...
     В  природе  ранней  тысячи  вершин хотят заутреть; дымка и
туман тонки, неуловимы; мутна-мутна остатняя луна, и вид ее  --
сплошное помраченье.
     А  вечером смотри: гора глотает красное светило, и свернут
парус над речною мелью. Спешат идущие своей  дорогой,  и  двери
бедняка уже полуприкрыты.
     Весной:  туман  --  замок,  а  дымка -- что покров. Далеко
дымка тянет белизну... Вода -- что  выкрашена  ланем1,  а  цвет
горы чем дале, тем синей.
     Картина  летом:  древние  деревья кроют небо, зеленая вода
без волн; а водопад висит, прорвавши тучи; и здесь,  у  ближних
вод, - укромный, тихий дом.
     Осенний  вид:  подобно  небо  цвету  вод;  уединенный  лес
густым-густеет. В  воде  осенней  лебеди  и  гуси;  и  птицы  в
камышах, на отмелях песчаных...
     Зимой,  смотри;  земля взята под снег. Вот дровосек идет с
вязанкой на спине.  Рыбачий  челн  пристал  у  берегов...  Вода
мелка, ровнехонек песок.
     Коль  ты  рисуешь  горы-воды вместе, ты должен рисовать по
сменам этим.
     Теперь, коль скажем так:
     "Утесы-этажи в замке тумана"; иль так:
     "В Чуские горы тучи уходят"; иль так еще:
     "Осеннее небо утром очистилось"; иль так:
     "У древней могилы рухнувший памятник"; иль так еще:
     "Дунтин (озеро) в весенней красе"; иль так:
     "Дорога  заглохшая,  я  заблудился",  - то все такого рода
выраженья мы именуем подписью к картине.
     Вершины  гор  нельзя в одном шаблоне дать; верхушки дерева
нельзя давать в одной манере. Одеждою гора себе берет  деревья,
а гору дерево берет себе, как кость.
     Нельзя  давать  деревья  без  числа:  важнее показать, как
стройны, милы горы. Нельзя нарисовать и горы  кое-как:  а  надо
выявить здоровый рост дерев.
     Картину,   где   подобное   возможно,  я  назову  пейзажем
знаменитым.

Ли Бо. Стихотворения.

Ван Чжао Цзюнь


Чжао Цзюнь коснулась седла из яшм.
На лошадь сев, плачет об алых щеках.
Нынешний день — дама из ханьских дворцов,
Завтрашним утром — наложница варварских стран.[2]




Встретились


Встретил тебя среди красной пыли:
В высь руки, с плетью из желтого золота.
Тысячи входов среди повисших ив:
Твой дом в которой, скажи, стороне?[3]




Тоска на яшмовом крыльце


Яшмовый помост рождает белые росы...
Ночь длинна: овладели чулочком из флёра.
Уйду, опущу водно-хрустальный занавес:
В прозрачном узоре взгляну на месяц осенний.[4]




Сянъянские песни


а.

В Сянъяне, где шло веселье,
Пели, плясали «Белой меди копыта»...
— Стена у цзяна, крутят чистые воды;
Цветы, луна вводят меня в забытье.

б.

Почтенный Шань, когда упивался вином,
Пьяный, без чувств сидел у Гаояна.
На голове — шапка из белых перьев
Неверно одета... А сам на коне!

в.

Гора Янь у реки Хань.
Воды зелёные, песок — словно снег.
На ней есть памятник: там роняли слёзы...
Тёмными мхами давно стёрт, угас.
                 
г.

Дай напьюсь у прудка, где живут Си!..
Не буду глядеть на памятник слезы роняющих!.
Почтенный Шань хотел сесть на коня:
Смешил насмерть сянъянских ребят.[5]




Чистые, ровные мелодии


а.

Облако... Думает - платье! Цветок... Мнится — лицо!
Ветер весенний коснется куртин: сочно цветенье в росе.
Если не свидеться там, на горе Груды Яшм,
То под луной повстречать, у Изумрудных Террас.

б.

Целая ветвь сочной красы: роса в благовоньи застыла.
Горы У в туче-дожде напрасно рвут нутро.
Дайте спрошу: в ханьских дворцах кого могла бы напомнить?
— Милую ту «Летящую Ласточку», новым нарядом сильную.

в.

Славный цветок и крушащая царство друг другу рады:
К ним всегда и взгляд, и улыбка князя-государя.
Таять послав, растопив досаду бескрайнюю ветра весеннего,
Около домика: «Топь благовоний» стала к резным перилам.[6]




На аллее Лояна


Из чьей семьи молодец — что белая яшма,
Повернул коляску, едет по «Броду Неба»?
Глядит на цветы, что в Восточной Аллее,
Тревожа, волнуя живущих в Лояне.[7]




Юноша в пути


С пяти Гор юноша на восток от Золотого Рынка
В серебряном седле, на белом коне мчится в весенний ветер...
Опавшие цветы примяв всё, в каком направлении едет?
— С улыбкой въезжает к хуской деве, в её винный погреб.[8]




Конь с белою мордой


Седло в серебре, с белою мордой конь.
На зелени поля — защита от грязи, парча.
И в мелкий дождь, и в ветре весны, когда опадают цветы,
Взмахнет плетью, прямо промчится к деве хуской пить.[9]




Гаогюйли


С золотым цветком ветер ломящая шапка...
А белый конь тихо бредет вспять.
Порхает-взлетает, пляшет широкий рукав —
Что птица, с восточных морей прилетевшая.[10]


Думы в тихую ночь


Перед постелью вижу сиянье луны.
Кажется — это здесь иней лежит на полу.
Голову поднял — взираю на горный я месяц;
Голову вниз — я в думе о крае родном.[11]




Осенняя заводь


г.

В Осенней Заводи парчево-горбатая птица,
Среди людей и на небе редкая.
Горная курочка стыдится чистой воды:
Не смеет глядеться в наряд перьев.

д.

Оба виска вошли в Осеннюю Заводь;
Утром одним, — смерч — и уже мертвы.
Вой обезьяны торопит белеть волосы:
Длинные, мелкие — стали сырцом все.

е.

В Осенней Заводи много белых обезьян:
Прыгают, скачут, словно летящий снег.
Тащут, зовут дитя с ветвей
Пить шаловливо в воде луну.

ж.

С тоскою живу скитальцем в Осенней Заводи.
С усильем гляжу в цветы Осенней Заводи.
— Горы, реки — как в Шаньсяне,
Воздух, солнце — как в Чанша!

з.

Пьяный, сажусь на лошадь почтенного Шаня;
Стыну, пою песнь про вола Нин Ци.
Зря напеваю: «Белые камни ярки»:
Слез полна чернособолья шуба.

и.

В Осенней Заводи тысяча горных рядов.
Гора Шуи Цзюй — самая странная с виду.
Небо склонилось, хочет валить каменья;
Воды плещут к ветви «живого чужим».

к.

Прадед Речной — некий кусок скалы.
Синь небес вымело в красочный полог.
Врезан стих; здесь он тысячи лет.
В буквах зеленых мох парчовый растёт.

м.

Утес Ложэнь в перерез птичьим путям.
Речной Прадед вышел за Рыбьи Мосты.
Воды быстры, лодка скитальца мчится...
Горный цветок пахнет, коснувшись лица.

н.

Вода — словно одна полоса шёлка,
Земля эта — то же ровное небо.
— Что, если бы, пользуясь светлой луною,
Взор — в цветы, сесть в ладью, где вино?

о.

Чистые воды, покойна простая луна.
Луна светла, белая цапля летит.
Он слушает девушку, рвущую лины,
Как всю дорогу ночью домой поёт.

п.

Пламя печей озаряет и небо, и землю;
Красные звёзды рассеяны в алом дыму.
Юноша скромный светлою лунною ночью
Песню поёт, оживляя холодные реки.

р.

Белые волосы — в три тысячи сажен:
Это кручина кажется длинной такой!
Мне не постичь: в зеркале этом светлом,
Где мог достать иней осенний я?

с.

В Осенней Заводи старик из сельской хаты
Наловит рыбы, среди вод уснет.
Жена с детьми пустила белых кур
И вяжет свой невод напротив густых бамбуков.

т.

Холм Персиков — один лишь шаг земли...
Там чётко-чётко слышны речь и голос.
Безмолвно с горным я монахом здесь прощаюсь.
Склоняю голову; привет вам — в белых тучах![12]




Осенние думы


У дерева Яньчжи жёлтые падают листья,
Приду, погляжу — сама поднимусь на башню.
Над морем далёким лазурные тучи прорвались,
От хана-шаньюя осенние краски идут.
Войска кочевые в песчаной границе скопились,
А ханьский посол вернулся из Яшмы-Заставы.
Ушедший в поход, не знаю, когда он вернётся,
Напрасно грущу, что цветок орхидеи завянет.[13]




Провожаю друга


Зелёные горы торчат над северной частью,
А белые воды кружат возле восточных стен.
На этой земле мы как только с тобою простимся,
Пырей-сирота ты — за тысячи вёрст.
Плывущие тучи — вот твои мысли бродят.
Вечернее солнце — вот тебе друга душа.
Махнешь мне рукою — отсюда сейчас уйдёшь ты,
И грустно, протяжно заржёт разлученный конь. [14]




Переправа в Хэнцзян


а.

Люди скажут: Хэнцзян прекрасна,
Я скажу: Хэнцзян противна!
Ветер сплошной дует три дня, валя горы;
Белые волны выше вздымаются башни при Вагуань.

б.

Морской прилив к югу идет, проходит за Сюньян.
«Воловья мель» с давних пор опаснее, чем Мадан.
В Хэнцзяне хочу перебраться, но волны и ветер злы;
Вся река тащит тоску в дали тысяч ли.

в.

Хэнцзян, на запад если посмотришь, скрыла западный Цинь;
Воды Хань к востоку слиты с бродом на Янцзы цзяне,
Белые волны — словно горы... Как же здесь переехать?
Бешеный ветер смертельно томит пловцас горой парусов.

г.

Морской бог прошел здесь — злой ветер кружит.
Волны бьют по Небесным Вратам — стены скал раздались.
Река Чжэ, в восьмой месяц зачем такая ты?
Волны похожи на горы сплошные, снегом плюющие в нас.

д.

Перед Хэнцзянскою будкой встречает пристав паромный меня.
Мне говорит, указав на восток, где в море родились тучи:
— Сударь, сегодня ехать хотите ради какой нужды?
Если такие волны и ветер, ехать никак нельзя.

е.

Мутнеет луна, небо в ветре, туман не может раскрыться,
Киты морские насели с востока, сотни рек — обратно...
Волны в испуге раз взвились, колеблются Три Горы...
— Сударь, не надо вам переправы!.. Идите прочь, домой![15]




Песнь о купце


Гость заморский ловит с неба ветер
И корабль далеко в страду гонит.
Словно сказать: птица среди облаков!
Раз улетит — нет ни следа, ни вестей.[16]